«У нас, мои любезные читатели, — утверждал Гоголь в «Вечерах на хуторе близ Диканьки», — у нас, на хуторах, водится издавна, как только окончатся работы в поле, мужик залезет отдыхать на всю зиму на печь, тогда, только вечер, уже наверно где-нибудь в конце улицы брезжит огонек, смех и песни слышатся издалече, бренчит балалайка, а подчас и скрипка, говор, шум… Это у нас ВЕЧЕРНИЦЫ! Они, изволите видеть, они похожи на ваши балы; только нельзя сказать, чтобы совсем».
Ай да Гоголь! Ай да хитрец! «Они, изволите видеть, похожи на ваши балы! Только нельзя сказать, чтобы совсем».
Если сказать честно: вечерницы СОВСЕМ на балы не похожи! До того не похожи, что даже аристократы, переодевшись в мужицкое платье, стремились на них попасть. Ибо ни одна Наташа Ростова не показала бы вам на балу ТАКОЕ, что могли показать на соломе в потемках тесной хаты простые украинские Одарки и Оксаны. А также — Параски, Хиври и Хрысти, забывавшие в момент показа, что крест на них ГДЕ-ТО все-таки есть!
Пуританские нравы викторианской эпохи, в которую жил Гоголь, не позволяли ему высказываться напрямую. Тогдашнее «приличное» общество делало вид, что отличается небывалой нравственностью. Все было — и супружеские измены, и целые гаремы и гаремчики, которые содержали добрые христиане. Но официально всего этого как бы не было. Точь-в-точь, как сегодня в Украине — порнография запрещена, а любой может зайти в интернет, «нагуглить» интересующий его раздел и уже до самой смерти из него не выходить. Или проехаться вечерком в пятницу по проспекту Победы в Киеве и на каждой троллейбусной остановке, начиная с Воздухофлотского моста и до самого Зоопарка, выбирать «невинных» мартышек в мини-юбочках, продающих себя буквально за копейки скучающим джентльменам.
Поэтому и приходилось юному Гоголю писать, что вечерницы «похожи» на балы, а в письме другу Максимовичу раскрывать подлинные источники своего вдохновения: «Вы не можете представить, как мне помогают в истории песни. Даже не исторические, даже похабные; они… разоблачают яснее и яснее, увы, прошедшую жизнь и, увы, прошедших людей».
А вот и образец этих похабных песен из собрания Николая Васильевича Гоголя:
У Києві на дзвіниці
Сидить чернець на черниці
Прийшов к єму хлопець:
— Що ти робиш, отче?
— Спасаюся, хлопче. —
Отак чернець спасається —
На черниці хитається.
И современник Гоголя — Тарас Шевченко — тот самый, что скучает в Киеве напротив университета в виде памятника — при жизни хорошо разбирался в неприличном народном фольклоре. И сам пописывал нечто подобное, отрицающее на практике, что мат на Украину якобы принесли москали:
В Переп`яті у ямі
Копали там х…ми
В оригинальном шевченковском автографе никаких трех точек после «х», естественно, не было. Подобных слов он не стыдился ни в жизни, ни на бумаге. Матерное двустишие, процитированное выше, Великий Кобзарь сочинил после «экспедиции» за счет царского правительства в село Перепьяты на Киевщине. Там он, покопавшись в каком-то кургане, где тлели древние кости, и выдал нагора свое поэтическое «прозрение», шокирующее нынешних шевченковедов. Естественно, и Гоголь, и Шевченко были хорошо осведомлены, чем на самом деле занимались хлопцы и девчата на своих сельских «балах».
Вечерницы или, как их еще называли, «досвитки» — недаром связаны с самым темным временем суток. И тем временем года, когда ночи самые длинные — ЗИМОЙ. Период вечерниц начинался в конце ноября, когда уже собран урожай и сыграны все свадьбы. А продолжался он до самого Великого Поста.
Масленица — это пик зимнего разгула. Пик торжества животного начала в нашей природе. И в природе наших пращуров, естественно. Хотя еще вопрос, кто ближе к этой животной природе: мы или они?
Как же могли соединяться патриархальная строгость нравов украинского села, о которой нам так много рассказывали в школе на примере шевченковской «Катерины», и молодежный разгул? А вот так и соединялись! Ведь для того, чтобы Катерина потеряла девственность, ей где-то нужно было узнать, как устроены мужчины и чем они занимаются, оставшись с женщиной наедине. Вечерницы и были практической школой первобытного сексоведения.
Представьте традиционную украинскую хату — типичное малометражное жилище XIX столетия. Пять метров в длину. Четыре — в ширину. Вот и все жилое помещение! Остальное — сени и чулан. Миллионы украинцев были сделаны в таких, мягко говоря, стесненных условиях. Почему, кстати, хата была такой маленькой? Что они, больше ее построить не могли? Могли! Но чем топить? Где дров напасешься для большого помещения? Русского газа еще не было, донецкого угля — тоже. Это владимирскому или тульскому мужичку можно было хоть с утра до вечера топить и избу, и баню дровами из ближайшего леса, который за селом начинался и тянулся через всю Сибирь до самого Тихого океана. А в украинской степи приходилось довольствоваться хворостом или кизяком — и от того, и от другого немного жару!
На двадцати квадратных метрах в районе печки и ее окрестностей и жили мать, отец, дед, бабка и дети. От трех до двенадцати детей мал мала меньше! Естественно, в таких условиях на все сексуальные разговоры накладывали строгое табу. Чтобы старшие дети, не дай Бог, не начали смотреть на меньших не на как братиков и сестричек, а как на потенциальный сексуальный объект.
